К примеру, мои сформировались под влиянием рассказов непосредственных свидетелей тех трагических событий - прежде всего, моих родителей.

Они были очень молоды, когда началась война. Ему всего 20, она – на три года моложе. И жили они в славном городе Троицке. Но на тот момент они еще не знали друг друга. Познакомятся и поженятся они много позже. А те лихие годы они переживали друг без друга. И у каждого из них была своя война, воспоминаниями о которой они, к сожалению, довольно редко делились уже много лет спустя, в мирное время, со своими детьми. Тяжелыми, видно, были те воспоминания.

Мама, вообще оптимист по натуре, предпочитала жить настоящим, любила мечтать о будущем. Но вот в прошлое заглядывала редко. Лишь порой, удивляясь присущей легкомысленности современной молодежи, словно в назидание рассказывала о том, как в годы войны работала на троицком военном заводе, выпускавшем снаряды для фронта. Трудились от зари до зари, к вечеру, тело казалось деревянным, ноги тяжелели. Но – молодость! Несколько минут отдыха и… Однажды молодежная вечеринка, на которой веселилась и мама, затянулась глубоко за полночь. В результате она проспала и пришла на смену с 15-минутным опозданием. У входа ее встретили охранявшие завод военные. Составили протокол, скрепив отпечатками перемазанных в чернилах пальцев, и арестовали девчушку на 15 суток. После пережитого в каталажке ужаса мама уже никогда в жизни не опаздывала ни на какую работу.

Но более всего мне запомнились воспоминания отца о фронтовых буднях. Рассказы гвардии рядового - камерные, не на публику. К слову, он неизменно отказывался от приглашений на встречи школьников с ветеранами и на другие подобные мероприятия. Но иногда, возвращаясь ранним утром из поездки (папа работал железнодорожником), видя, что я уже не сплю, он приглашал меня попить вместе чайку с его любимым вареньем из кислых лесных вишен. И вот тогда предавался воспоминаниям, от которых у меня мурашки по коже бегали. Он рассказывал не о подвигах своих и однополчан, а делился тем, что более всего потрясло его самого. Были важны не географические названия, не цифры и даты, а само действо, так сказать - сюжет. Жаль, что тогда я была еще девчонкой и не все могла понять, переварить и принять. Некоторые вещи слушала с душевным смятением, если не сказать стыдом - такого в наших советских книжках не писали. Но, казалось, и отец, рассказывая о войне, показывая ее как бы изнутри, пытался и сам сквозь призму уже прожитого объяснить себе то, что было непонятным ему, тогда еще безусому мальчишке, столкнувшемуся с этой великой бойней.

На начало войны он проходил воинскую службу в одной из частей регулярной Красной Армии, дислоцированной в Белоруссии. Застенчивый и неприметный паренек из семьи раскулаченного татарина-скорняка впервые оказался так далеко от родного дома. Воспитывали его в строгости: в свои 20 лет не пил, не курил, с девчонками не целовался. Как известно, именно на территорию Белоруссии обрушился первый удар фашистской Германии. Рассказывали, что когда моей бабушке, папиной маме, сообщили о начале войны, с нею случился обморок: сын оказался в самом пекле. Почти невозможно было представить, что он выберется оттуда живым.

Врезались в память папины рассказы о том, как перед началом очередной атаки привозили огромную емкость со спиртным и щедро раздавали солдатам для храбрости. "Приняв на грудь", многие отчаянно бросались под автоматные очереди врага. А на трезвую голову умирать было страшно - даже за Родину, даже за Сталина.

- В ужасе некоторые пытались бежать назад, - вспоминал отец. - Но натыкались на шквальный огонь заградительных батальонов. В первом бою от жуткого страха я просто упал и лежал, крепко зажав уши руками, - казалось, что я уже убит и попал в ад. Позже дикий страх удалось побороть, стал привыкать. Поставили меня наводчиком артвзвода. Однако повоевать толком не успел - началось массовое отступление. В панике, бросая артиллерийские орудия, мы бежали. Драпали по литовским деревням, и с чердаков почти каждого дома вслед нам свистели пули.

- Прибалтику-то Сталин к Союзу, считай, силком перед самой войной присоединил, - вставлял отец в свой рассказ политические рассуждения.- Потому нам были не рады, а в немцах видели освободителей.

Но именно пожилая хуторянка спасла папу от смерти, выходила и поставила на ноги, благословив на дальнейшую войну. Она подобрала его, умирающего на болотах, когда он позже бежал из фашистского плена.

А в плен отец попал, когда отступавшие части регулярной армии были окружены фашистами. В лагере ему, можно сказать, повезло. Неприметного парнишку поставили на кухню. И позже даже доверили варить фрицам кашу.

- Ох, и любили они горошницу, - рассказывал отец (к слову, гороховая каша была всю жизнь фирменным блюдом отца, вкусно он ее готовил). - И то верно, каша эта силы им прибавляла. А пленным давали баланду из всяких очистков и кожуры, чтобы только не померли. Расстреливали каждый день толпами. Особенно советских офицеров и евреев.

- Папа, а как же тебя за еврея не приняли? Ты же похож - чернявый, большеносый и лопоухий. И по другим признакам…

- Немцы в случае подозрения на принадлежность к этой нации ладонью по затылку пленного проводили. И ведь наверняка определяли… Но в лагере, конечно, могли расстрелять в любую минуту не только за то, что еврей.

В немецком плену вместе с отцом находился его фронтовой друг Дмитрий Гнедовский. Поляк, из бывшей белогвардейской семьи, он был человеком образованным, знал несколько языков. И немцы склоняли его к сотрудничеству, сильно истязали, грозясь в случае отказа расстрелять.

Медлить было нельзя. Он, папа и еще пятеро военнопленных решились на побег. Вместе бежали до тех пор, пока сзади не послышались выстрелы и лай собак - тогда бросились врассыпную.

Кстати, после войны папа нашел Дмитрия. Он, оказывается, жил там же, где и наша семья - в Кустанае. В плену Дмитрий тронулся умом, фашисты постарались. Так блаженным и остался. Любил приходить к нам в гости, особенно на Пасху, приносил в подарок неизменное деревянное разукрашенное пасхальное яичко и вафельное полотенце, а мама угощала его татарской стряпней. А еще он писал нам толстенные письма. Каждое послание - эпизод из истории российской - написано очень грамотно мелким каллиграфическим почерком. Семьей так и не обзавелся, умер в забвении и одиночестве.
Плен оставил свой след и в папиной судьбе. Когда он бежал оттуда по болотам, сильно застудил бронхи. Бронхиальную астму, которой страдал всю жизнь и от которой умер на 71-м году жизни, передал по наследству и мне. Так что во мне тоже сидит рана, нанесенная войной, хотя и родилась я много позже ее окончания. Похоронен папа в казахстанском Шымкенте, куда в середине 70-хх вынуждена была перебраться вся наша семья по причине моей болезни.

А после плена папа продолжил воевать, участвовал в войне с японцами. Бросок через пустыню Гоби современные историки называют выдающейся и уникальной операцией советских войск. Но тогда большая часть бойцов погибла не на поле сражения, а во время перехода через знойную пустыню, от обезвоживания, от болезней.

- Самая страшная смерть – от жажды, - вспоминал отец. - Некоторые не выдерживали. Уныло шагая, обливаясь потом и задыхаясь, вдруг начинали дико хохотать, выхватывали оружие - и пулю в висок. Так их война и заканчивалась.

Папе посчастливилось остаться живым.

В "Книге военной памяти" города Кустаная, где он поселился после войны и обзавелся семьей, его фамилия значится в разделе "Они вернулись с победой". Вот что там написано:

"Юнусов Борей Хадеевич. Род. в 1921г. в г. Троицк Челябинской обл.. В армию призван Каракульским РВК. Годы службы:1941-1945гг. Участник боев на ООР, Юго-Западном, Дальневосточном ф-х в составе 231 артполка. Род войск - артиллерия. Воинское звание - рядовой. Образование - неполное среднее. После демобилизации работал трактористом, автослесарем. Награжден орденом Отечественной войны 2-й ст., медалями: "За оборону Одессы", "За победу над Германией", "За победу над Японией", юбилейными".